А.Дугин
Социально-политическое и геополитическое
значение раскола
(выступление на Аввакумовских чтениях)
1. Два представления о церкви и государстве
в восточной и западной традиции
Существует две парадигмальные модели понимания церкви
и две соответствующие им модели государственности
– восточная (православная) и западная (католическая).
Католическая традиция тяготеет к пониманию церкви
как «институт клириков» (и соответственно государства
как «аппарата чиновников», когда-то «ноблей», «аристократов»).
Православие
видит вещи иначе: церковь здесь есть совокупность
верующих, куда включаются и миряне и клир. Особенно
важно, что «миряне» здесь видятся как ieros laos,
«священный народ». (государство же так же воспринимается
совокупность православных граждан, объединенных общей
сотериологической целью – это «государство спасения»).
Налицо
две различные установки, две формализации понимания
общественного института – на западе преобладает юридический
формализм, строгое деление на институты, социальные
группы, «организации». В вопросе церковного устройство
это опирается на принятую католиками концепцию обязательного
целибата клира. Через целибат священства осуществляется
водораздел между священным и профаническим – водораздел,
которого в таком ясном виде не знало Православие и
византизм, как его социально-политическое выражение.
В православии преобладает подход «целостный», «холистский».
Здесь социально-политический институт еще не отрывается
строго от онтологии общества (в смысле Ф.тенниса Gesellschaft),
воспринимаемого как община (Gemeinschaft). И церковь
и православное государство – не столько институты,
сколько органические формы бытия народа.
Иными
словами в восточной христианской традиции речь идет
о социальной сакрализации церкви и государства. Отсюда
идеал активного соучастия каждого верующего в богослужении,
и симметрично этому – сакрализация национального быта.
На уровне государства этому точно соответствует теория
«тяглового государства», где соучастие в общественных
повинностях воспринимается не только как светская
обязанность, но как соучастие в деле общенародного,
общенационального спасения.
2.
Религиозные партии в XVII веке: черное духовенство
vs белое духовенство
В русском расколе столкнулись между собой эти две
формализации – восточная и западная.
В описаниях эпохи раскола довольно мало внимания уделяется
такому факту, как сложившееся к середине XVII века
противостояние между черным духовенством (высшими
– и соответственно монашествующими – клириками) и
белым (женатым) духовенством. На наш взгляд, это противостояние
было одним из важнейших движущих сил драматических
событий той эпохи.
Черное
духовенство находились в ту эпоху под все возрастающим
влиянием киевской школы, которая в свою очередь вдохновлялась
во многом католическими и униатскими образцами. Этот
латинский (или криптолатинский) подход находил сочувствие
именно в среде черного духовенства, которое чаще всего
состояло из минората русского боярства, и следовательно,
было связано генетически с высшими слоями чиновничества.
С типологической точки зрения этот слой в силу исторических
обстоятельств и своей структуры тяготел к церковно-политической
формализации западного типа.
Белое
духовенство, напротив, выражало собственно православные,
московско-византийские тенденции (Московское царство
после падения Царьграда стало прямым наследником византизма).
Оно часто происходило из народной среды. Белое духовенство
было выразителем в ту эпоху «холистской» формализации
-- в отношении к церкви и в отношении к государству.
Важно
подчеркнуть, что фигура священного царя принадлежит
именно к византийской модели. Православный царь, наделенный
«катехонической» функцией, мыслится здесь отнюдь не
просто как высший носитель светской власти, но как
фигура сотериологическая, чье бытие сопряжено с историософией
всеобщего спасения.
Поэтому
партия белого духовенства была важной опорой автократии
византийского типа. Исторического расцвета такая модель
достигла в первый период правления Ивана Грозного,
в эпоху Стоглавого собора, который являлся венцом
«московского византизма».
Две
церковные партии (черное духовенство и белое духовенство)
имели логическую поддержку и в административном аппарате
– первые опирались на бояр и аристократов, вторые
– на народ и царя.
3.
Боголюбческий кружок
Напомню, что основные персонажи первого этапа русского
раскола вышли из Боголюбческого кружка. К нему принадлежали
как протопоп Аввакум, так и будущий патриарх Никон,
а также Неронов, Вонифатьев и другие. Это был образованный
вокруг царя орган московско-византийской реставрации.
Иными словами, по нашей реконструкции это было выражение
воли белого духовенства в церковной сфере, и народно-монархического
(иосифлянского) начала в политике.
Борьба с церковным многоголосием, ратование на обрядово-нравственную
упорядоченность клира, стремление к активному общенародному
соучастию в православной церкви – все это было своего
рода «консервативной революцией». Черное духовенство
относилось к этому возрождению москво-византизма с
подозрением, предпочитая ориентироваться на малороссийские
образцы.
4.
Катастрофа москво-византизма
Боголюбческий кружок отличался определенной «грекофилией»,
которая, однако, у разных его членов проявлялась по
разному. Стремление возродить византизм было общим,
но важный момент заключался в том, что греки в XVII
веке уже двести лет как утратили этот византизм, который
после завоевания турками стал достоянием истории,
Москва же сохранила его основные моменты неизменными.
Когда Никон становится патриархом боголюбцы начинают
воплощать свои проекты в жизнь. Но почти сразу обнаруживается
внутреннее противоречие в качестве «грекофилии». Проявляется
две линии – горизонтальный византизм самого Никона,
который ставит своей целью объединить все православные
народы под московской патриархией и русским царем
(при этом он легкомысленно идет на унификацию обряда
по новогреческому образцу и мыслит себя аналогом «православного
папы») и вертикальный фундаментальный москво-византизм
протопопа Аввакума (который настаивает на сугубой
сакральности московского уклада, в чьих особенностях
он видит сущность сотериологической церковно-политической
миссии русских).
Никон
жертвует вертикальным измерением, Аввакум настаивает
на своем. Трагическая история этого страстного диалога
хорошо известна.
Но
на самом деле, этот драматический диалог внутри неовизантистов
используется противоположной партией – черного духовенства,
которая одновременно берет сторону и против одних
и против других.
Многие
последствия действий Никона зафиксировались именно
в западническом ключе: пресловутая книжная справа
правила тексты не только по новогреческим образцам,
но и постоянно сверяясь с киевскими редакциями. Русский
лингвист кн. Николай Трубецкой верно заметил, что
в этом процессе старо-московская редакция богослужебной
литературы была заменена кивско-малороссийской даже
в тех случаях, если никаких расхождений с греческими
текстами не обнаруживалось.
Алексей
Михайлович поддерживает на первых этапах Никона, но
сохраняет к Аввакуму особое (почти нежное) отношение,
надеясь на его понимание. Аввакум непреклонен: нельзя
жертвовать «ни единым азом», так как в таком случае
мы потеряем самое главное, в чем состоит истина и
высшая цель.
На
втором этапе истории Никона он видит, что его линия
провалена. Неосторожно рассорившийся с Царем, возомнивший
себя самодержцем-теократом Никон, подстрекаемый агентами
новогреческих геополитических (довольно локальных)
проектов, становится жертвой своего же начинания.
Разбойничий
собор 1666-67 годов выносит приговор не только староверам
и Никону, но и всему периоду москво-византийской реставрации.
На нем побеждает западный вектор: черное духовенство,
криптолатинство, чиновничество.
От
византйиского строя остается только сам Царь, но уже
в значительной степени десакрализированный. Роль Патриарха
умалена, вместе с тем отвержен и попал под клятвы
весь период москво-византизма – и его основные символы:
Стоглавый собор, двуперстие, сугубая аллилуя и т.д.
Это
не победа Алексея Михайловича, но полный крах его
всех начинаний. Единственным успехом остаются победы
на западном фронте, но это слишком незначительная
компенсация за крах великой мечты.
Алексей
Михайлович был последним полноценным русским царем
в византийском смысле.
5.
После раскола
После раскола Россия переходит к иному типу религиозно-политической
формализации, которая отныне гораздо ближе к западно-католической
модели, нежели к восточно-православной и византийской.
Церковь все более отождествляется с клиром, с особым
государственным департаментом, ответственным за образование,
надзор за нравственностью и соблюдением обрядов.
Государство
теряет сакрально-мистический, сотериологический компонент,
становится светским, представляет собой чиновничий
аппарат.
Верующие
отчуждаются от церкви, граждане от государства. Начинается
период, называемый евразийцами «романо-германским
игом».
Показательно,
что в XVIII веке существуют правила запрета епископской
хиротесии для этнических великороссов! Черное духовенство
рекрутируется исключительно из малороссов, «Жития
Святых» переписываются по сверки с польскими источниками,
с исключением столь любимых русской стариной житийных
рассказов о «чудесах» святых и подвижников.
Сын
Алексея Михайловича отменяет и само патриаршество,
переносит столицу из Москвы в Санкт-Петербург.
Византизм
отныне остается достоянием старообрядцев, народных
легенд, ностальгией консервативных мечтателей – таких
как славянофилы.
